◊ Возраст: - внешний: 25 - реальный: 175 ◊ Принадлежность: вампир ◊ Должность: неофит; ◊ Специализация: стихия воздух; ◊ Профессия: ---.

Margot by Banshi Shadow

В моей смертной жизни не было ничего интересного или необычного. Я родилась в 1749 году во Франции в быстро развивающейся деревне Данжель. Наша семья состояла из десяти человек, я, отец, мать и еще семь братьев и сестер. Я была младшей. Не скажу, что мы жили бедно, еды и одежды хватало на всех, но уже с раннего детства я поняла, что за все в жизни нужно бороться. Я боролась за внимание родителей, за право носить новую одежду, а не донашивать платья своих сестер, за право заниматься тем, что мне было действительно интересно, а не проживать жизнь, навязанную мне моим отцом. Мой отец, Баптист Сорель, был художником или же просто делал попытки им стать, но, к сожалению, так и не был признан. До сих пор не понимаю, почему он так упорно отказывался от крестьянской работы или профессии того же ремесленника. В поселении он больше прослыл чудаком, нежели творцом, его картины не продавались, заказов на портреты не поступало и чтобы хоть как-то выжить, он начал отдавать моих сестер замуж не последним людям в нашей округе, тем самым налаживая связи и пополняя свой кошелек. Он говорил, что многие выходят замуж по расчету, что это часто практикуется как в нашей деревне, так и по всей Франции. Это самая что ни на есть норма. Для меня же это было больше похоже на продажу родных дочерей за горсть франков и ничтожный статус. Разве могла я, уже в том возрасте донельзя упрямая и готовая отстаивать свое место в жизни, позволить принять за себя подобное решение?
Как-то отец привел в дом мужчину, которого я никогда раньше не видела. Мне и моим сестрам сказали спуститься и представиться незнакомцу. Никогда не выкину из памяти этот оценивающий взгляд, как будто выбирающий рыбу или смачный кусок мяса на рынке. Чаще всего он смотрел на меня. Что его могло привлечь? Большие и ясные глаза небесного цвета? Хрупкие плечи? Самый юный среди дочерей семьи возраст? Значения не имеет, но в тот момент я поняла, что не собираюсь мириться с подобным поворотом судьбы, это не моя участь и я не буду ее принимать. Той же ночью оставила родной дом. Уж лучше стать кормом для бродячих собак, сгинуть в подворотнях от голода, чем терпеть навязывание чужой воли – думала я тогда. Мне было пятнадцать, когда я покинула свою семью, своих сестер и братьев, свою черствую мать и расчетливого отца. Стараясь как можно дальше уйти из поселения, я шла в совсем незнакомом мне направлении. Еды, украденной из дома, мне хватило не настолько долго, как я ожидала, но судьба поощрила мое упорство и настойчивость - мне встретилась труппа бродячих артистов. К моему удивлению, они тепло приняли меня к себе и через какое-то время полностью заменили семью. Во главе нас стояла девушка двадцати лет по имени Келда, она не была француженкой, но хорошо знала язык. Именно она собрала всех этих людей вместе, именно она приняла меня. Девушка не была для меня новой матерью, да и не пыталась заменить ее, но стала наставником и добрым другом. Остальные, как мы позже начали называться, братья и сестры всегда относились ко мне с родственным радушием. До сих пор именно их я считаю своей настоящей семьей. Мы обошли почти всю Францию, давали выступления в разных городах и селах. Так и зарабатывали себе на жизнь. Меня обучили актерскому мастерству, выживанию на холодных улицах, но денег за выступления давали не так много, и Келда быстро нашла решение этой проблемы. Половина из нас выступала, а вторая вливалась в толпу и незаметно обчищала увлеченных представлением зрителей. Больше всего мне нравилось выуживать монеты из чужих карманов, а затем тенью растворяться в толпе. Это была игра с самой фортуной, настоящая охота ради выживания, наполняющая меня непомерным азартом. Если бы я не боролась за свое место под солнцем – где бы я оказалась сейчас? Жила бы жизнью рабыни, обреченной на рожание и воспитывание детей, а так же на побои и унижения от грубого мужа. Но мириться я не стала, выдирая свое счастье кусок за куском. Пусть без постоянного жилья, без достойной работы и стабильного дохода, но я продолжала жить и радоваться своей какой-никакой, а воле.
К своим двадцати пяти годам я уже была довольно видной девушкой, пусть об ухоженности и чистоте одежд я могла только мечтать. Но, видимо, даже богатые брезгливые сиры видели под этим налетом сажи и пыли нечто большее – огонь, игривый и пылкий, который я, сколько ни хотела скрыть под серой крысиной шкурой уличной воровки, так и не могла унять в своих глазах. Но и эта особенность вскоре принесла свои плоды – заигрывая с их похотливыми взглядами, я весьма ловко умудрялась стягивать кошели с их поясов и украшения с их рук. Притом даже не подозревая, что удача вновь намеревалась просочиться песком сквозь пальцы подальше от меня.
Этот человек ничем не отличался от остальных богачей, жадных как до женской плоти и выпивки, так и до звонкого золота в казне государства. Он сразу спросил, сколько я стою, предполагая, видимо, что с такой внешностью я могу зарабатывать на пропитание лишь продажей собственного тела. Но такие вопросы давно уже не ставили меня в тупик – я довольно шустро обвела его вокруг пальца, выудив немалую сумму из закромов его одежд. Обычная процедура, обычная жертва собственной же похотливой глупости – из такой легкой наживы состояли мои еженедельные заработки. Но этот тип оказался не так прост, как другие. А ко всему прочему еще и до чертей злопамятным. Ему ничего не стоило отправить своих головорезов выследить нашу скромную труппу на привале в лесу. Что было потом – я помню до сих пор, словно клин или кол вставили в самую сердцевину моей памяти, отделяя прошлую меня от меня настоящей.
   Я помню крики своей новой семьи. Я помню, как вопли пробирались через бурлящую толщу густой крови их вспоротого горла. Наемники не ставили задач пришить нас и убраться восвояси, им было определенно мало этого. Самых сильных мужчин они искромсали и оставили подыхать на холодной земле, а оставшихся юношей и девушек, в том числе и меня, связали подле костра, дабы подвергнуть насилию и пыткам. Они даже захватили с собой несколько бутылей дешевого пойла, дабы разбавить градусами свои забавы. И спустя короткое время. Нас. Начали. Убивать. Одного за другим. Над одной девушкой надругались и ножом содрали скальп, пока я отделалась лишь сильным ушибом сапога в живот. И пока я лежала на боку, пытаясь удержать в желудке недавний ужин, я не позволяла себе даже подпускать мысли о своей гибели. Я спасусь. Обязательно спасусь. Пусть только развяжут мне руки, чтобы удобнее было трахать – я вцеплюсь противнику в глотку и не отпущу, пока не выдеру кусок плоти. Не для того я терпела все невзгоды и испытания, чтобы из-за этих отбросов представать перед судом господним раньше срока. Так кому мне отдать душу, чтобы обрести свободу? Богу? Дьяволу? Я вырву свою жалкую душонку из самой себя и без сожаления кину ее под ноги тому, кто даст мне сил хотя бы на один спасительный рывок..
   И в тот момент, пока мысли эти буйным потоком сверлили мою голову, что-то сместилось на небесах по зову моего желания. Я услышала смачный звук, оголяющий такой аппетит и такое наслаждение, будто бы где-то в отдалении собака облизывает и грызет свою сочную кость. Там, в темноте, где один за другим остывали тела моих раненных товарищей, над одним еще живым мужчиной склонилась тень. Я плохо разглядела лицо. Зрение мое, угнетенное танцем костра, еле различило блеклые волосы цвета иссушенного сена. Но есть детали, что всплыли в моем осознании четко и резко – горящие алые глаза и кровь, стекающую по подбородку и там же слизываемая длинным языком. По строению своему – человек. По природе своей – чудовище или зверь. Я не одна заметила сего жителя ночи, что прильнул к обмякшему громоздкому телу, дабы беспрепятственно угощаться его вытекающей жизнью – головорезы вмиг окликнули незнакомца, а, не получив ответа, пара из них двинулась разобраться с наглецом. Лишь одно движение, поднимающее силуэт чудовища на почти двухметровую высоту – и вполне развитых и здоровых противников рассекло пополам. Я слышу эти грузные шаги. Я вижу эти покачивающиеся в угрожающей поступи сильные плечи, скрытые алыми тканями. Я чувствую запах крови. Поравнявшись со мной, но все еще смотря на разбойников, обомлевших и застывших на своих местах, чудовище с окровавленным ртом и горлом опустило взгляд. Это была женщина. Необычной конституции и дьявольской силы, в чем-то даже похожая на сухопарого мужчину, но женщина, в чьем алом взгляде я не видела ничего, кроме огненной гиены. Она на время прерывается от назревающей расправы, наклоняется ко мне, испуганной и дрожащей от страха, подносит длинный костлявый палец к темным губам, и я слышу вполне человечный в своем успокаивающем тоне звук - «тшшшшш…».
   Они умерли. Все. Все что я могла сделать – бежать, куда глядят мои обезумевшие глаза. Я не помню, остался ли кто-то в живых из моих раненных товарищей. И я не хотела знать – лишь бы спастись самой. Но кто вызывал во мне больший страх – испотрошенные тела разбойников или демон, даровавший мне еще один шанс?Я боялась. Я дрожала. Я хотела забыть. Но я не могла отрицать то чувство, что клокотало во мне помимо этого страха – зависть. Я завидовала этой дьявольской женщине, обретшей не просто свободу, но и силу самой решать, сколько совершать грехов, а сколько не совершать. Вокруг меня всегда были лишь напуганные оборванки, смиренные крестьянки с потухшими глазами или вечно пьяные куртизанки – то была участь женщин моей эпохи. Но эти кровавые глаза горели иной участью и судьбой. Той, к которой я хотела быть причастной.
   Спустя пару голодных месяцев одиноких странствий, без былых товарищей под боком, решаясь лишь на мелкие кражи яблок из попадающихся на пути садов, я забрела на территорию поместья, кажущегося мрачным и всеми забытым куском загородной архитектуры. В этом поместье я и закончила свои смертные дни, отдавая тело во власть новой природы. Я стала сосудом для крови клана Малефикус, хотя изначально должна была служить своей Матери лишь поздним ужином. Видимо, она увидела во мне то единственное, то основное, чем можно охарактеризовать меня и мою жизнь – упрямство и непомерную жажду выжить.