◊ Возраст: - внешний: 22 - реальный: 50. ◊ Принадлежность: вампир; ◊ Должность: рядовой вампир; ◊ Специализация: анимус; ◊ Профессия: помощник библиотекаря.

Tae4021

У Петры хорошая память, и она знает, где лежит каждая книга, и проводит сквозь ряд стеллажей посетителей с видом, будто в стенах библиотеки была рождена... или умерщвлена, так как обликом больше походит на неупокоенный дух: бледным силуэтом ступает бесшумно, порой пугая увлекшихся чтением, говорит исключительно тихо, и во всем невыразительном спокойствии приковывает к себе внимание иссиня-черными глазами, их взглядом насквозь.

Петра смотрит на живых, но видит будущих мертвецов, и от того не имеет жажды ни спорить, ни ненавидеть кого-то, приравнивая что людей, что сестер к ожидающим свободного гроба в земле; ей не нравится шум, когда голоса толпы сливаются с криками в голове, и она оправдывается частой мигренью, закрывая ладонями уши, под головной болью пряча борьбу с безумием, но каждый раз сдерживаться все труднее, а соблазн поддаться зову крови велик.

У Петры была семья, но ей кажется, что это было вечность назад, и единственное, что она переживает в голове с легкостью — поцелуй матери: будто только вчера клыки пронзили кожу и мясо, распробовали ее кровь. Она помнит, что был отец, служивший могильщиком, старший брат, мечтавший геройствовать, и вечно болезненная мать, в которую Петра пошла; она помнит, что мужчин забрали на службу, а вернули лишь кости, что мать от горя потеряла разум и днями лежала на свежих могилах, и однажды пришла вместе с запахом смерти она; Петре было пятнадцать в тот день, когда она заслонила родительницу и сказала, что та и сама ищет встречи со смертью, что она слушает мертвецов и скоро уйдет к ним.

Что старшей, что младшей была дарована свобода, но для первой она была смертью, для другой — обращением.

Неделя мучений осталась вырванным из сознания мутным периодом времени, когда единственное, что ее волновало, было утоление голода — новая мать была единственной, кто мог облегчить ее участь, и она, ослабшая, обезумевшая, пила ее кровь, давясь и рыча. Она не сразу пришла в себя, не сразу смирилась с тем, что слышит теперь мертвецов, но едва отошла, едва поняла, кто есть теперь и кому обязана быть преданной, с крайней неохотой признала необходимость покинуть мать и вернуться к обществу, в котором единственным родственником остался ей дед. Спустя долгие дни неизвестности она попалась на глаза людям в лесу, а затем рассказывала опекуну, как окончательно сошедшая с ума мать ушла в лес, а она за ней побежала, заблудилась, да так и бродила по округам...

Петра помогала деду в библиотеке, получая образование на дому, пока в справках писалось про развившуюся мигрень; редко выходила из дома, ни с кем не общалась, и пока старик жаловался, что не может ее никак выдать замуж, ходила на кладбище и слушала крики мертвых, успокаивала ласковым словом, звала за собой папу и брата, прося сопровождать — мать не трогала, ее стоны встречая молчанием, не решаясь ее беспокоить.

Дед умер, у библиотеки появился новый хранитель, а Петра так и осталась на месте помощника, не сообщая, что давно уже здесь хозяйка и лучше все знает: слушала ворчание женщины да молча все выполняла, уже просчитывая день ее кончины. Она не посягала на место главной, осознавая, что быть в тени гораздо удобнее, меньше привлекает внимание. К тому же, обретя смысл в служении истинной матери, ее беспокоило больше, как заслужить благосклонность оной, а не как утихомирить старушечьи комментарии.

Петра не помнит, когда перестала сожалеть о боли других, когда причинять ее — боль — стало не крайней мерой, а проявлением интереса; в ней отсутствует то, что люди называют милосердием, и любое проявление его подобия следует звать отголоском прагматичности или банальным расчетом на что-то. Она еще подвластна эмоциям, страсти, но существование слишком пропитано смертью, слишком наполнено трупным ядом, чтобы она сполна чувствовала что свою, что чужую жизнь, и от того редко человек или сестра способны пробудить в ней что-то, не относящееся к желанию измучить, увидеть желанную тонкую грань живого-неживого.