◊ Возраст: - внешний: 25 - реальный: 151 ◊ Принадлежность: вампир ◊ Должность: рядовой; ◊ Специализация: momentum; ◊ Профессия: аферистка, сбывщица краденого.

Katharine Hepburn

- Отпусти мне грехи, батюшка, ибо только за бескрайним их легионом могли проследовать череды моих терзаний!
Наше городское имение красные разграбили еще в 1918-м году, аккурат в ночь перед расстрелом царской семьи. Благо мы успели собрать вещи и бежать - прямо в окно, в спешке. Младший брат тогда вывихнул лодыжку, а я сломала руку. Папе пришлось тащить его на спине, пока моя хрупкая матушка несла на себе чемоданы.
Мы с братом сели на поезд. Отцу нужно было забрать что-то из нашего салона, он взял маму с собой. Больше мы с Антошей не видели их никогда...

На Главном вокзале Праги нас должна была встретить пани Ланскива. Мою страну полгода терзала революция, и я уже отвыкла от того, что женщины могут быть так красивы и одеты с таким тщанием. Она не была замужем, но, по всей видимости, владела состоянием, на которое могла содержать в центре Праги четырехэтажный дом, куда поселяла беженцев из России.
Госпожа Либуше была очень добра к нам. Она нашла работу мне и брату, не брала платы за кров. Хоть мы прожили у нее целый год, я никогда не спрашивала о причинах такой щедрости, хоть и догадывалась, что они глубоко личные. У пани Ланскивой было европейское лицо, но нечто восточное прослеживалось в ее черных глазах и темных волосах - как у многих наших дворянок. Более того, она прекрасно говорила по-русски, хоть и со странным акцентом - точно не чешским, с французским или английским может быть. Я не сильна в этом.
Батюшка! Я знала, что она занимается сомнительной деятельностью, но всячески покрывала злодейку. Ведь кому еще мы нужны? Куда бы пошли мы? Так я заключила сделку с совестью, которую считала честной до сего момента.
По ночам у дома часто останавливались красивые машины, все блестящие от чистоты. Из них выходили подозрительные господа, которые всегда смотрели на квартирантов с глубоким презрением, но зато всячески лебезили перед госпожой Либуше. Вместе они поднимались на чердак, где она и проживала. Спускались уже держа в руках какие-то коробки или свертки, и их глаза ажно сверкали от жадности.
А пару месяцев назад нагрянули полицейские. Я думала, что им надо нас, что сейчас они арестуют всех жильцов и передадут Советам. Их было так много, все злые. Как оказалось, на нас им было плевать, им была нужна только пани Ланскива - которой и след простыл. Они перевернули весь дом и не нашли даже ее волоска. Поднимались в мансарду, но там было абсолютно пусто. Я имею в виду - вообще ничего, даже самой плохонькой кровати или перекосившейся полочки для вещей, будто не жил там никто никогда. Ох, как нехорошо клясться, батюшка, но я голову готова дать на отсечение, что госпожа Либуше не покидала дом с тех пор, как вечером вернулась - живу я прямо под ней и все слышу.

Все слышу. Никто из наших не видел Ланскиву с тех пор, но раз в дюжину дней, когда было за полночь, на чердаке раздавался таинственный шум. Братик не мог спать, а я боялась. Сначала что-то ударялось прямо об пол, да так, что с потолка сыпалась штукатурка, затем кто-то дышал так тяжело и громко, что казалось, будто его дыхание касается моего уха.
Давеча ночью с чердака вновь раздался грохот, и я решилась посмотреть, кто все таки тревожит наш сон. Из-под двери задувал холодный ветер. В замочную скважину был виден высокий силуэт, стоящий напротив окна. Ставни чуть поскрипывали, батюшка.
О, батюшка! Я открыла дверь, чтобы прогнать человека. Кто это мог быть, как не человек?! Но он обернулся и я увидела самое ужасное, самое уродливое чудовище, какого вы не увидите в самых страшных своих ночных кошмарах. Проклятого демона послала сама преисподняя: кожа серая, как у мертвеца, токи крови сочились с длинного языка и текли до самых волос на паху... простите, батюшка. Глаза его отразили свет моего фонарика и засветились, как две далекие зловещие луны. Я была в ужасе и упала, немощная вымолвить хоть слово.
Демон расправил крылья и скрылся в проеме окна, рыча. Я впала в небытие, батюшка, и очнулась только утром.
В комнате лежали только какие-то накрытые тканью картины, ничего больше. Даже окно было закрыто. Изнутри. Я бы подумала, что схожу с ума от нервов, если бы наконец не объявилась госпожа Либуше. Стояла посередине нашей с братом комнаты, вся такая с достоинством, будто святая. Сунула мне в руки пачку денег и прошипела, чтобы мы убирались. Сказала, что если я хоть пикну о том... что вчера видела, то быть смертям.
Я узнала его - этот мертвенный лунный блеск в ее глазах. Она не шутила, батюшка. Вы же никому не скажете, батюшка?
Что мне делать, о, что мне делать?!

Катя заулыбалась, услышав, что кто-то скребет когтями по черепичной кровле у нее над головой. Волей-неволей ты займешь этаж повыше, если кто-то из членов твоей семьи умеет летать - Катя настолько привыкла к чердакам, что ощущала себя амбарной совой, живущей в гнезде под скошенными потолками.
Сначала на пол осторожно, на веревке, спустились картины, завернутые в почтовую бумагу. Затем появилась она. Когда-то Катя боялась этого её облика, но затем начала находить его прекрасным и хищным. Занятно, что такое устрашающее существо скорее предпочтет красть предметы искусства, чем ежедневно кромсать род человеческий, но такая уж была она. Катя хотела когда-нибудь нарисовать ее в таком виде - с крыльями и моноклем, как у господ, приходящих в антикварную лавку внизу, и непременно держащей связку картин на шнурке в когтистых ладонях.
- Как поживает твоя любопытная девица? - спросила Катя.
- Любопытная девица у меня - ты. А та - глуповатая девица - убежала, сверкая пятками.
- Она непременно переполнилась бы благодарностью, зная, от чего ты ее спасла, мам. Не хочешь спуститься вниз? Ди сегодня добыла нам весьма оригинальный чай, ты должна попробовать.